Будущая Ева [Ева будущего] - Огюст де Лиль-Адан

От неожиданности он остановился и, глядя на хохочущих птиц, подумал, что Эдисон, этот колдун, наверное, засадил в своих механических пичуг целую стаю бесенят.

Физик между тем все еще возился в темном туннеле, закрепляя свой фантастический подъемный механизм.

— Милорд, — крикнул он, — я совсем позабыл! В вашу честь будет дан концерт! Если б я успел предугадать, что произойдет с нами обоими нынче вечером, я уберег бы ваш слух от этой нелепой серенады, прекратив подачу тока, который дарит жизнь этим пернатым. Птахи Гадали не что иное, как конденсаторы с крылышками. Я решил наделить их даром человеческого голоса и смеха взамен пенья, свойственного обычным птицам: пенье вышло из моды и ровно ничего не означает. Такое решение, на мой взгляд, куда в большей степени отвечает духу Прогресса. Реальные птицы так скверно повторяют то, чему их учат! Мне показалось, получится забавно, если я запишу на фонограф возгласы восхищения или любопытства, вырывающиеся у моих случайных посетителей, а потом, используя методы, которые я открыл недавно и еще не обнародовал там, наверху, озвучу этими фразами моих птичек. Впрочем, Гадали сейчас их утихомирит. Не обращайте на них внимания, разве что удостойте презрительным взглядом, покуда я закрепляю подъемный механизм. Как вы понимаете, было бы нежелательно, чтобы он сыграл с нами злую шутку и поднялся без нас на земную поверхность, до которой довольно далеко.

Лорд Эвальд смотрел на андреиду.

Размеренное дыханье Гадали чуть колебало матовое серебро ее нагрудника. Вдруг рояль зазвучал сам собою, послышались звучные вступительные аккорды: клавиши опускались, словно под невидимыми пальцами.

И под этот аккомпанемент андреида, не поднимая покрывала, запела нежным голосом, исполненным какой-то сверхъестественной женственности:

Страшись, мечтатель молодой,Не обольщайся пустотою:Надежда плачет надо мной!Любовью проклята самой,Я мертвого цветка не стою!

Слушая эту неожиданную песнь, лорд Эвальд ощутил ужас, смешанный с удивлением.

И тут на уступах, покрытых цветами, разыгралась сцена, напоминавшая шабаш, такая абсурдная, что у кого угодно голова пошла бы кругом, и в то же время инфернальная.

Мерзкие возгласы пошляков-визитеров вырвались разом из глоток всех этих птиц: восхищенные восклицания, банальные или бессмысленные вопросы, бурные рукоплескания и даже сморканья, заглушаемые платками, даже денежные посулы.

По знаку андреиды ото звуковое изображение Славы мгновенно стихло.

Лорд Эвальд молча перевел взгляд на Гадали.

Вдруг во тьме зазвучал чистый голос соловья. Все птицы смолкли, как смолкают они в лесу, едва послышится песнь властелина ночи. Это было похоже на чудо. Неужели ночной певец, сбившись с пути, залетел под землю? Быть может, длинное черное покрывало Гадали напоминало ему ночь, а свет лампы он принял за лунный?

Переливы упоительной мелодии завершились каскадом минорных нот. Странным казался в подобном месте этот голос, вызывавший в памяти лес, небеса, просторы.

IV

Бог

Бог — это место, где обретаются души, подобно тому как пространство — это место, где обретаются тела.

Лорд Эвальд слушал.

— Красивый голос, правда, милорд Селиан? — спросила Гадали.

— Да, — отвечал молодой человек, пристально вглядываясь в черный неразличимый лик андреиды, — этот голос сотворен Богом.

— Что ж, — проговорила она, — восхищайтесь чудом, но не пытайтесь узнать, каким образом оно свершается.

— Что мне грозит, если я попытаюсь? — осведомился с улыбкою лорд Эйальд.

— Бог покинет песню! — спокойно и тихо произнесла Гадали.

В этот миг Эдисон вступил в освещенную часть подземелья.

— Сбросим-ка шубы! — сказал инженер. — Температура тут отрегулирована и очень приятна. Тут сущий Рай… потерянный — и обретенный.

Оба гостя скинули тяжелые медвежьи шубы.

— Но, насколько я могу судить, — продолжал физик (подозрительным тоном типичного Бартоло, который видит, что питомица его беседует с каким-то Альмавивой), — вы уже изливали друг другу душу? О, не обращайте на меня внимания, продолжайте, продолжайте!

— Какая причудливая мысль пришла вам в голову, дорогой Эдисон, — подарить андреиде настоящего соловья.

— Ах, вы про этого соловья? — переспросил, смеясь, Эдисон. — О, я ведь большой поклонник Природы. Я очень любил его голос, и когда соловей умер, это было два месяца назад, я ужасно опечалился, поверьте…

— Как? — проговорил лорд Эвальд. — Соловей, который только что пел, умер два месяца назад?

— Да, — отвечал Эдисон, — я записал последнюю его песнь. Фонограф, который ее воспроизводит здесь, на самом деле находится в двадцати пяти милях отсюда, в одной из комнат моего нью-йоркского дома на Бродвее. Я присоединил к этому фонографу телефон, провод от него введен наверху в мою лабораторию. Оттуда одно ответвление спускается в это подземелье — видите те гирлянды? — и заканчивается в этом вот цветке. Цветок-то и поет, можете его потрогать. Стебелек служит ему

изолятором, это трубка из закалённого стекла; чашечка — видите, внутри нее подрагивает огонек — образует конденсатор; это искусственная орхидея, недурная имитация… она эффектнее всех живых орхидей, в рассветный час наполняющих благоуханьем туманы, которые, светясь, курятся на плоскогорьях Бразилии и Северного Перу.

Докончив речь, Эдисон наклонился с сигарой в зубах к розовой камелии и прикурил от огонька, светившегося внутри чашечки.

— Как, я слышу душу этого соловья, а он мертв? — прошептал лорд Эвальд.

— Мертв, говорите вы? Не совсем… ведь я клишировал его душу, — проговорил Эдисон. — Я вызываю ее с помощью электричества, вот вам разновидность спиритизма, достойная доверия. Как вы полагаете? А поскольку электрический ток в данном случае преобразовался в тепловую энергию, то благодаря этой безобидной искре вы можете прикурить сигару от этого благоуханного поддельного цветка, откуда поет душа мертвой птицы, претворенная в мелодичный свет. Вы можете прикурить от души мертвого соловья.

Физик отошел и, приблизившись к небольшой табличке, прикрепленной к стене напротив двери, стал нажимать на нумерованные стеклянные кнопки.

Лорд Эвальд, которого объяснение Эдисона повергло в растерянность, почувствовал, что печаль стискивает ему сердце холодными пальцами.

Вдруг кто-то притронулся к его плечу; он обернулся — то была Гадали.

— Видите, — проговорила она тихонько и таким грустным голосом, что юноша вздрогнул, — вот что происходит! Бог покинул песнь.

V

Электричество

Hail, holy Ilight! Heaven daughter! First born![20]

— Мисс Гадали, — проговорил Эдисон с поклоном, — мы только что прибыли с земли, и после дороги нас мучит жажда!

Гадали приблизилась к лорду Эвальду:

— Милорд, что вам угодно, — осведомилась она, — эль или шерри?

Лорд Эвальд чуть поколебался.

— Шерри, если возможно, — сказал он в ответ.

Андреида подошла к этажерке, на которой виднелся поднос; на подносе поблескивали три бокала из венецианского стекла, заштрихованного тоненькими опаловыми прожилками, бутыль вина, оплетенная соломой, и коробка ароматных и толстых кубинских сигар. Она поставила поднос на сервант, налила в бокалы выдержанного испанского вина и, взяв их своими сверкающими пальцами, протянула гостям.

Затем, наполнив последний бокал, она обернулась с удивительной грацией. Прислонившись к одной из колонн, она подняла руку с бокалом над головой и проговорила своим меланхолическим голосом:

— Милорд, за вашу любовь!

Лорд Эвальд и не подумал нахмуриться при этих словах — столько изысканности и чувства меры было в полной достоинства интонации, с которой Гадали произнесла в тишине свой тост; все это было настолько выше светских условностей, что аристократ онемел от восхищения.

Легким движением Гадали плеснула вверх, к лампе-светилу, вино из своего бокала. Светящиеся капельки хереса золотою росой окропили рыжие львиные шкуры, устилавшие пол.

— Таким манером, — проговорила Гадали почти шутливым тоном, — я пью мысленно с помощью Света.

— Но, дорогой мой кудесник, — тихо сказал лорд Эвальд, — каким образом мисс Гадали может отвечать на то, что я ей говорю? Мне представляется совершенно невозможным, чтобы кто бы то ни было оказался в состоянии предугадать мои вопросы, да к тому же с такой точностью, что сумел заранее записать ответы на вибрирующих золотых пластинах. На мой взгляд, такое явление могло бы изумить человека, настроенного самым «позитивным» образом, как выразилась бы одна особа, о которой мы с вами говорили нынче вечером.